Так-то обстоят дела; вот почему мадам Екатерина в чрезвычайном смущении.Правда, гороскопы и испарения металлов опровергают слова ее умирающего сына. Авсе-таки подобные слова чреваты последствиями; итак, будем начеку! Карл силитсяеще что-то завещать Генриху. Вероятно, он хочет предостеречь его, это видно. —Не доверяй моему… — с трудом начинает он, но тут королева прерывает его: —Молчи! — И так как Карл окончательно изнемог и упал обратно на подушки, Генрихтак и не узнал, кого именно ему следует больше бояться — д’Анжу, который егоненавидит, или д’Алансона, своего ненадежного единомышленника. И он решаетостерегаться обоих.
Мадам Екатерина, убедившись, что Карл уже ничего больше не скажет, ушла.Генрих, коленопреклоненный, дождался начала агонии.
В конце концов мамка осталась одна со своим питомцем. Склонившись над ним,она ловила его тяжелые вздохи, не из сострадания к тому, кто уже не чувствовалстраданий, а просто она не хотела пропустить последнего вздоха.
И она чувствует, что перед этим угасающим духом сейчас таинственно брезжаттолько самые ранние, давно забытые, никому, кроме них двух, неведомые минуты.Они пришли им на память одновременно, и, бок о бок с отходящим от этого мира,она вернулась к тем далеким дням. Его губы вздрагивали лишь от судорожногодыхания; и все-таки она расслышала слово «лес», все-таки уловила слова «ночь» и«устал». Ребенок заблудился в лесу Фонтенбло, и теперь ему страшно в темноте.Это случилось в незапамятные времена его детства и теперь, перед самым концом,еще раз. И она тихонько запела — вместо него. Повторяясь, нижутся друг задругом все те же слова, и мамка выводит вполголоса:
Стало, дитятко, темно,
Стало холодно давно.
Мрак ночной в лесу залег.
Дитятко, твой путь далек… —
тянет мамка, убаюкивая его и себя.
Дитятко, где дом родной?
Вдруг она замечает: что-то свершилось.
Ты устал — а где постель?..
Ей-богу, это и был последний — его последний вздох. И она тут жевыпрямляется и, закрывая ему глаза, с чувством доканчивает:
Мамка в гроб тебя кладет
На покой, как в колыбель.
Le malheur peut apporter une chance inespérée d’apprendre la vie.Un prince si bien né ne semblait pas destiné a être comblépar l’adversité. Intrépide, dédaignant les avertissements, ilest tombé dans la misère comme dans un traquenard. Impossible de s’entirer: alors il va profiter de sa nouvelle situation. Désormais la vie luioffre d’autres aspects que les seuls aspects accessibles aux heureux de cemonde. Les leçons qu’elle lui octroie sont severes, mais combien plusémouvantes aussi que tout ce qui l’occupait du temps de sa joyeuseignorance. Il apprend à craindre et a dissimuler. Cela peut toujousservir, comme, d’autre part, on ne perd jamais rien a essuyer des humiliations,et à ressentir la haine, et à voir l’amour se mourir à forced’etre maltraité. Avec du talent, on approfondit tout cela jusqu’à enfaire des connaissances morales bien acquisés. Un peu plus, ce sera lechemin du doute; et d’avoir pratique la condition des opprimés, un jeuneseigneur qui, autrefois, ne doutait de rien, se trouvera changé en unhomme averti, sceptique, indulgent autant par bonté que par mépris etqui saura se juger tout en agissant.
Ayant beaucoup remué sans rime ni raison, il n’agira plus, à l’avenir, qu’àbon escient et en se méfiant des impulsions trop promptés. Si alors on peutdire de lui que, par son intelligence, il est au dessus de ses passions ce seragrâce à cette ancienne captivité où il les avait penetrées. C’est vrai qu’ilfallait être merveilleusement équilibré pour ne pas déchoir pendant cettelongue épreuve. Seule une nature temperée et moyenne pouvait impunements’adonner aux moeurs relachées de cette cour. Seule aussi elle pouvait serisquer au fond d’une pensée tourmentée tout en restant apte a reprendre cetteserenité d’âme dans laquelle s’accomplissent les grandes actions généreuses, etmême les simples réalisations commandées par le bon sens.
Несчастье может даровать неожиданные пути к познанию жизни. Казалось бы,столь высокородному принцу не суждено было в удел такое обилие бедствий.Бесстрашный, равнодушный ко всем предостережениям, он попал в беду, какпопадаются в капкан. И ему не вырваться; тогда он решает извлечь пользу изсвоего нового положения. Отныне жизнь показывается ему с иных сторон, нежели тенемногие, которые зримы для счастливцев мира сего. Суровы уроки, которые онаему преподает, но насколько же глубже они проникают в душу, чем все, чтозанимало его в дни безмятежного неведения! Он учится настороженности искрытности. Это всегда может пригодиться, а с другой стороны, ведь ничего нетеряешь, отирая плевки унижений, выращивая в себе ненависть и видя, как умираетлюбовь, когда ею помыкают. При некоторой одаренности все это можно охватитьмыслью так, что превратится оно в стойкий опыт души. Немного погодя этибедствия приведут его на путь сомнения во всем; но, побывав в шкуре угнетенных,молодой государь, прежде ничего не ведавший, сделается человеком мудрым,трезвым и снисходительным — столько же от доброты, сколько от презрения; вместес тем, действуя, он окажется способным судить самого себя.
До того он слишком много суетился без смысла и толку, а теперь начнетсовершать поступки лишь по зрелом размышлении, остерегаясь чересчурнепосредственных порывов, И если тогда можно будет о нем сказать, что ум еговыше страстей, то этим он будет обязан своему былому плену, когда он проник вих истинную природу. Правда, потребовалась необычайная выдержка, чтобы не пастьво время столь долгого испытания. Лишь натура уравновешенная и наделеннаячувством меры может безнаказанно подражать распутным нравам этого двора. Илишь такая натура способна, отважно погрузиться в пучину мучительных дум и всеже сохранить в себе силы и вернуться к душевной ясности, при свете которойсовершаются и великие деяния, полные благородного великодушия, и повседневныепоступки, внушенные всего лишь здравый смыслом…