Он поднял глаза, в них были кротость и терпение, больше ничего.
— Так ты не хочешь? — спросила она.
— Я не могу, — вздохнул он.
Тогда она подняла руку — у нее были те же длинные, гибкие пальцы, что и уматери; и так же, как в детстве, когда мать, бывало, рассердится, она пребольноударила его по щеке. И он тоже пустил в ход руки, точно они были еще детьми ижили у себя в деревне, где не только крестьяне, но и принцы гораздонепосредственнее выражают свои чувства. Он поднял сестру, понес на вытянутыхруках к двери и, как она ни старалась вырваться, решительно посадил ее на шеютелохранителю, все еще стоявшему на пороге. Чтобы не свалиться с этогогромадного парня, маленькой Екатерине пришлось ухватиться за него. Когда онаопять очутилась на полу, Генриха давно уж и след простыл. Но она — она теперьзнала правду; и от радости громко рассмеялась. Телохранитель тоже смеялся.
Те, кто должны были ему помогать, до сих пор еще не знали друг друга. Этобыли прежде всего господа де Сен-Мартен д’Англюр и д’Эспаленг, дваблаговоспитанных дворянина, остроумцы и смельчаки, но, согласно требованиямхорошего тона, всегда умевшие вовремя остановиться. Общение с ними было весьмаприятно, и так как Генрих не сомневался в их преданности, оно тем болеепривлекало его. Доверенным лицом Генриха был некий господин де Фервак,настоящий солдат, уже не юноша, прямодушный и скромный. Этот был не охотник дозубоскальства и словесной игры: иной раз краткое донесение, которое обнаружитд’Арманьяк в платье своего государя, неведомо как туда попавшее; время отвремени беглая встреча и несколько имен: Грамон, Комон, д’Эспин, Фронтенак.Наконец здесь, в самом замке, в заговор оказались вовлеченными семеро дворян,причем каждый из них присоединился по собственному почину; они были ужепроверены, ибо Фервак как-то пустил ложный слух, будто все открылось и им нужнобежать. Но они не сделали этого, ставя выше собственной безопасности честьвыступить с королем Наваррским и дать стране мир и свободу. И Генрих узнавалдостойнейших по тому, что они даже не задумывались, ради чего примыкают к этомузаговору — ради собственной выгоды или просто в поисках волнующихприключений.
Для тайных встреч заговорщики пользовались новой террасой над рекой. Нынездравствующий король расширил дворцовые сады, так как ему уже надоело, что егодобрый народ лезет вверх по крутому берегу и, повиснув на ограде, громогласновосхищается блестящим придворным обществом. Высоко над рекой, недоступная сберега, тянулась длинная терраса, но никто не знал, что с нее все-таки можноспуститься. На дальнем конце террасы в полу была откидная каменная плита,скрытая за колоннами; тот, кто знал ее секрет, попадал через проход в каменнойкладке к самой воде. Здесь всегда стояла наготове лодка, чтобы увезти Валуа,если бы Лига решила захватить короля с помощью своих приверженцев, которых былонемало во дворце Лувр. Здесь-то и стал являться дух адмирала Колиньи.
Первым, увидевшим адмирала в одну январскую ночь и признавшим его, был некийдворянин-католик. И хотя он, из соображений практического характера, былглубоко предан делу короля Наваррского, все же, разумеется, едва ли желалвстретиться с духом убитого протестанта. Господину Ферваку он высказал своенедовольство, ибо покойник вмешивается в дела, происходящие после его смерти:они вряд ли могут быть ему до конца понятны. Впрочем, дух вел безответственныеречи, и дворянин даже не хотел их повторять. От такого свидетельства нельзябыло просто отмахнуться. Оно казалось гораздо убедительнее, чем рассказыгугенотов — фантазера д’Обинье и меланхолика дю Барта. Генрих, как и прежде,держал своих старейших друзей на некотором расстоянии. И все-таки между нимицарило безмолвное понимание, для которого не требовалось особого сговора, и онибыли непоколебимо преданны. Пусть их государь к ним несправедлив — они не ждалиот него милостей, они владели лучшим, большим. И они понимали, что государюнеобходимо привлекать на свою сторону врагов, подкупать их, очаровывать и дажеубеждать! Носиться с такими друзьями, как мы, значило бы только расточать своисилы: мы ведь знаем друг друга; незачем баловать нас, государь должен уметьбыть неблагодарным.
Когда в один ранний зимний вечер оказалось, что они оба спрятались в егонеосвещенной комнате, Генрих сурово стал их корить. В свое оправдание онизаявили, что господин адмирал дал им поручение: он-де вернулся. Затем подробноописали, где и как он предстал им, и Генрих не мог не выслушать их рассказ.Хотя он уже знал о явлении адмирала от католика, он начал уверять, что онипервые вестники этого события и сильно ошибаются, надеясь его обмануть. Но онисказали: — Сир! Дорогой наш повелитель! Бессмертные души усопших соприсутствуютздесь, они среди нас, живых, и нет ничего удивительного, если они иногдаявляются нам.
— Не это вызывает во мне сомнение, — возразил Генрих. — Так как духамизвестно, что их вид страшит живых, то обычно они являются нам не с добрыминамерениями. Чем я провинился перед господином адмиралом, что он посетилменя?
Друзья безмолвствовали. Или они не знали, что ответить, или своим молчаниемпредоставляли ему самому найти ответ на этот вопрос. — Слишком много чести дляменя, если обо мне говорят на том свете, — добавил Генрих.
— Не больше, чем на этом, — ответили они. — Всем королевствам Западаизвестно, что есть государь, который вот уже несколько лет ведет жизнь пленника