Молодые годы короля Генриха IV - Страница 147

147

свете звезд. Под Сенлисом они находят своего государя; с восхода солнца онгонялся за оленем, а теперь ночь. — Что случилось, господа?

— Сир! Королю все известно! Фервак! Дорога в Париж ведет только к смерти ипозору; а все другие — к жизни и славе!

— Незачем мне это объяснять, — ответил Генрих красноречивому поэту.

Наоборот, пусть слушает и мотает на ус, это ему очень полезно, нужно бытьблагодарным измене, она сделала для него возврат невозможным. А так — ктознает! За двадцать часов быстрой езды можно многое забыть. Дорога в Париж такхорошо знакома, да и цепи там привычные. А новые окажутся, быть может, ещетяжелее. Былые соратники ожидают найти в Генрихе то же слепое ожесточение,которое они поддерживали в себе все эти годы. Но он многому научился, живя взамке Лувр. Не лучше ли предоставить все судьбе, которая, может быть, отрежетему путь назад? И вот судьба это сделала! Едем.

Маленький отряд — десять дворян, в том числе Роклор, д’Обинье и д’Арманьяк,— покинули трактир. Они выходили поодиночке при свете фонаря, и Генрих говорилкаждому по секрету: — Среди вас есть два предателя. Следи, кому я положу рукуна плечо. — Первым оказался господин д’Эспаленг, и Генрих сказал ему:

— Я забыл проститься с королевой Наваррской. Поезжайте обратно и передайтеей, что тот, кто со мною честен, никогда о том не пожалеет. — Так же поступилон и с другим шпионом, его он отправил к королю Франции: — На свободе я лучшебуду служить ему, — было поручено передать второму. Видя, что их изменараскрыта, они вскочили на коней. Остальные дворяне возмущенно заявили: —Одумайтесь, сир! Ведь эти люди опасны, они натравят на нас крестьян. Мы неможем быть спокойны, пока они разгуливают на свободе. Они должны умереть.

Генрих держал лошадь под уздцы, он ответил им так весело, словно они все ещебыли на охоте или играли в мяч. — Убийств больше не будет! — заявил он, добавивсвое любимое ругательство — комически переиначенные святые слова; затемвоскликнул: — Насмотрелся я в замке Лувр на мерзавцев! — вскочил в седло ипоехал впереди своего отряда; а вдали силуэты шпионов уже таяли в лунной мгле,но еще продолжал доноситься неистовый топот копыт: их лошади мчались во весьопор.

Сообразуясь с тем положением, в котором они очутились, беглецы тут жерешили, где им искать безопасности: не на востоке — этой границы государства имедва ли удалось бы достичь, — а на западе, в укрепленных верных городахгугенотов. Все дороги туда были свободны, отряд свободно выбрал одну из них ипоскакал вдоль лесной опушки в голубом свете звезд, бросая в ночь то взрывырадостного смеха, то улюлюканье, словно их псы все еще гнали оленя. Если импопадалась вспаханная луговина, они расспрашивали перепуганных крестьян,которые от шума вскакивали с постелей, не выбегал ли из лесу олень, и никто быне поверил, что эти веселые охотники — на самом деле беглецы и вопрос идет дляних о жизни и смерти. Да и сами они готовы были забыть и об угрожавшей имопасности и о шпионах. Скорее то один, то другой дивились, что их предприятиеобошлось пока без единой капли крови; а ведь она лилась обильно даже там, гдена карту было поставлено гораздо меньшее. Один из них — конечно, Агриппа —усмотрел в этом даже что-то великое. — Сир! — заявил он. — Убийствам конец!Начинается новая эра! — Конечно, он и не думал льстить. Просто Агриппа всегдаохотно преувеличивал свои чувства, как возвышающие, так и те, которые повергаютчеловека во прах, словно Иова.

Они ехали всю эту ледяную ночь, держа направление на Понтуаз; а на заре,пятого января в воскресенье, пустили лошадей вброд через реку. Впереди иотдельно от остальных ехал их государь и его шталмейстер, д’Обинье. Остальныемедлили, пусть он выедет на берег первым, это лишь подчеркнет торжественностьпроисходящего. Того же хотел и Агриппа. Перекинув через плечо поводья, обаходили по берегу Сены, желая согреться. И тут Агриппа попросил своегоповелителя прочесть вместе с ним, в знак благодарности всевышнему, псалом21-й: «Господи! Силою твоею веселитсяцарь». И они дружно прочли его в утреннем тумане.

Затем к ним присоединяются не только их немногочисленные спутники:оказывается, сюда нежданно скачет двадцать дворян. Правда, все они были тайкомоповещены еще в Париже; когда они примкнули к беглецам, Генрих видит позадисебя целый конный отряд; теперь этот отряд уже не будет ускользать отпреследователей — он будет властно стучаться в ворота городов от имени своегогосударя. Среди этих двадцати есть один шестнадцатилетний — он соскакивает сконя и преклоняет колено перед Генрихом. А Генрих поднимает его и целует — внаграду за разумную ясность и искренность этого мальчишеского лица, лицасеверянина, с границ Нормандии. Генрих знает: теперь юноша на верном пути.— Поцелуй меня, Рони! — говорит он, и Рони, впоследствии герцог Сюлли, вытянувгубы, впервые осторожно коснулся щеки своего государя.

Так встретились эти люди, с их уже созревающей судьбой, на берегу Сены,среди лесистой местности, в неверном свете утра, льющемся из-за облаков,очертания которых все время изменяются, так же как изменяются и человеческиесудьбы. Присутствующие еще во всем равны; даже у их короля есть пока только то,что есть и у них, — молодость и вновь обретенная свобода. Тени от облаковненадолго ложатся так, что покрывают собою то передний план, то задний. Апосредине — яркие снопы света, и в потоке лучей стоит Генрих, и подзывает ксебе одного за другим своих соратников. С каждым он на мгновение как быостается наедине, обнимает его, или трясет за плечи, или пожимает руку. Это

147