Молодые годы короля Генриха IV - Страница 18

Генрих опьянялся мыслью о том, что не перестанут водяные громады греметь икатиться, пока не домчатся до невысоких побережий нового материка — Америки.Рассказывают, что она дика, пустынна и свободна; свободна, думал он, от зла, отненависти, от принуждения верить либо не верить в то или а другое, смотря потому, придется ли за это пострадать или удастся получить власть. Да, по ночам,окруженный морем, стоя на камнях, залитых пеной, юный сын Жанны становилсятаким же, как его дорогая мать, а то, что он называл Америкой, было скореецарствием божиим. Временами звезды поблескивали между мчавшихся, почти незримыхоблаков; вот так и душа пятнадцатилетнего мальчика, подобная облаку,мгновениями пропускает свет. Позднее это будет ей уже не дано. Земля у него подногами будет становиться все плотнее и вещественнее, и к ней прилепится онвсеми своими чувствами и помышлениями.

Цена борьбы

Принц Наваррский торопил стариков с началом похода. Не нужно никакихсовещаний, никаких речей. Представителям города на их приветствия онотвечал:

— Я так хорошо говорить не умею, а сделать сделаю кое-что получше. Да,сделаю!

Наконец-то увидеть врага, рассчитаться с ним, наконец-то вкусить наслаждениеместью!

— Это же вопиющее дело, матушка: французский король прибирает к рукам всетвои земля, его войска покоряют нашу страну! Я хочу сражаться! И ты ещеспрашиваешь, за кого? Да за тебя!

— А письмо судебной палате в Бордо моя подружка Екатерина ловко смастерила.Оно должно лишить меня всех моих владений, я будто бы здесь в плену, а развеона сама не замыслила того же? Нет, тут убежище, а не темница, хоть и нельзямне выезжать из города и пользоваться моими угодьями. Но да будет эта жертвапринесена богу! Иди и порази его врагов! За него сражайся!

Она сжала виски сына своими иссохшими руками и формой головы и чертами лицаон был очень похож на мать: те же высокие узкие брови и ласкающие глаза, тот жеспокойный лоб, темно-русые волосы, волевой маленький рот; все в этом худощавомюноше, казалось, расцветает, я этот расцвет словно в обратном порядке отражалувядание матери. Он был здоров и строен, его плечи и грудь становились всешире. Однако он не обещал быть высоким. Нос был длинноват, хотя пока его кончиклишь чуть-чуть загибался к губе.

— Я отпускаю тебя с радостью, — заявила Жанна тем низким и звучным голосом,какой у нее бывал, когда она как бы поднималась над собою. И лишь после егоотъезда она дала волю слезам и расплакалась жалобно, точно ребенок.

Немногие плакали в городе Ла-Рошель, глядя, как войско гугенотов выступаетчерез городские ворота. Напротив, люди радовались, что близится час господен,победа его. У большинства воинов семьи остаюсь в стане врага, были оторваны ототцов и мужей, солдаты крепко надеялись отвоевать их у противника. Ведь этонесказанное облегчение — идти на такую войну!

И все же поборники истинной веры были разбиты. Два тяжелых поражения нанеслоим католическое войско, а ведь численность их была не меньше: по тридцать тысячстояло с обеих сторон. К протестантам ходили подкрепления с севера Франции и сюга. Кроме того, они могли рассчитывать на поддержку принцев Оранского иНассауского и герцога Цвейбрюкенского. Ведь для истинной веры нет границ междустранами и различий между языками: кто стоит за правду, тот мне друг и брат. Ивсе-таки они дважды потерпели тяжелое поражение.

А вышло это потому, что Колиньи слишком тянул. Следовало гораздостремительнее пойти на соединение с иноземными союзниками и перенести войну всердце Франции. Вместо того Колиньи позволил врагу напасть на него врасплох, вто время как протестанты еще очень мало продвинулись вперед; тогда он призвална помощь Конде и пожертвовал принцем крови, лишь бы спасти свое войско. ПодЖарнаком от пули, посланной из засады, Конде пал. В армии герцога Анжуйскогобыла великая радость, труп положили на ослицу и возили повсюду: пусть солдатыглядят на него и верят, что скоро вот так же прикончат всех протестантов. НоГенрих Наваррский, племянник убитого, решил, что он лучше знает, в чем волягосподня. Теперь пришел его черед, вождем стал он.

До сих пор Генрих скакал на своем коне перед войском, только и всего; норазве не таился в этом глубокий смысл — мчаться навстречу врагу, когда тыневинен, чист и нетронут, а враг погряз в грехах и должен быть наказан?Впрочем, это — его дело, тем хуже для него, а мы целый день в движении, попятнадцать часов не слезаем с седла, мы великолепны, неутомимы и не чувствуемсвоего тела. Вот Генриха подхватывает ветер, он летит вперед, глаза становятсявсе светлей и зорче, он видит так далеко, как еще никогда, — ведь у него теперьесть враг. А тот вдруг оказался не только в ветре, не только в дали. Онвозвестил о себе: пролетело ядро. Звук у выстрела слабый, а ядро в самом делележит вот тут, на земле, тяжелое, из камня.

В начале каждого боя Генриха охватывал страх, и приходилось преодолеватьего. «Если бы мы не ведали страха, — сказал ему один пастор, — мы не могли бы ипобеждать его во славу божию». И Генрих делал над собой усилие и становился наместо того, кто падал первым. Так же поступал его отец, Антуан, и пуля попала внего. В сына пули не попадали, страх исчезал, и он мчался со своими людьмиокружать вражескую артиллерию. Когда это удавалось, Генрих радовался, словно тобыла веселая проказа.

Теперь дядя Конде погиб — и беззаботному мальчику пришлось стать серьезным,возложить на себя бремя ответственности. Его мать Жанна поспешила к нему, самапредставила войскам нового вождя — сначала кавалерии, потом пехоте. А Генрих