Молодые годы короля Генриха IV - Страница 187

187

любит на этот раз по-настоящему! Всем я стою поперек дороги, и этой еголюбовнице с дурацким именем (она еще вздумает отравить меня) и ему. Какой прокот его доброты? Меня здесь уже нет».

Именно в эту минуту он нашел под столом ее руку и сжал. Сначала онапугается. Погруженная в свои страхи, она уже решает: «Это — прощание». Затемпугается вторично, но уже от радости: ведь прощания еще нет, самое худшееотодвигается. Кровь приливает ей к сердцу; порывисто склоняется она над егорукой и незаметно целует ее. Потом, наоборот, сидит очень прямо, больше неплачет, ни на кого не смотрит: она уже начала удаляться отсюда, Марго чувствуетэто, хочет позвать себя обратно, но пути назад закрыты. Марго! Неужели никогда?Вернись, если можешь! Не можешь? Меркнешь? Ускользаешь? Марго!

Похороны

Последний король из дома Валуа любил потанцевать, и танцевал он один, какребенок, но лицо его оставалось мрачным, он ничего не мог с этим поделать.Иногда он вдруг отодвигал от себя тщательно переписанный указ и сбрасывалмеховой плащ. Белое шелковое полукафтанье, узкие бедра, мальчишеская, не повозрасту, фигура — таким расхаживал король перед зеркалом, которое нарочноздесь ставили слуги. Начинала звучать отдаленная музыка, и он в своей тихойкомнате делал изысканные па, совершал движения и принимал позы, полныенеизъяснимого изящества. Из-под опущенных век он наблюдал за своим отражением взеркальном стекле, словно танцевал другой человек. Это был не он. Увы, он нечувствовал себя радостным танцором, он был лишен небесной благодати и легкости,не знающей воспоминаний. Его они преследовали неотвязно; только у счастливогоотражения в зеркале их не было. Не было у него и головы, ибо рама зеркалаотрезала ее. А его голова, окруженная черноватыми духами, думала о смерти.

Брат Франциск безнадежно заболел; кровь выступала у него из пор, как некогдау брата Карла. Во Фландрии он бессмысленно расточал свои последние силы, как иостальные братья, а теперь умирал. Король был бездетен, он уже не надеялсяиметь наследника, ибо ничто не помогало — ни лечение королевы водами, нивеликое паломничество, когда его ноги сплошь покрылись волдырями, нинастойчивые моления всего двора, который проследовал крестным ходом черезцерковь Нотр-Дам. Словом, было сделано все; страх, тревога и муки переднеизвестным должны отстать на полпути, если человек в одиночестве, один идетнавстречу своей смерти. Но ведь с роковым бесплодием и предопределенным свышевымиранием рода не так легко раз и навсегда примириться — и не у Валуа нашлисьбы на это силы. Двести лет господствовал его род, и он, последний Валуа,завершает его. Лишь по временам ему кажется, что жертва уже принесена.Неотступно и неуклонно устремлен духовный взор короля на предстоящий конец, ион ежедневно готовится к нему, рисуя себе ужас этого конца и надеясь, что, бытьможет, даже ужас наконец иссякнет и смерть перестанет быть страшной. Ведь и длякороля, завершающего былую эпоху, а также целый вымирающий королевский лом,смерть могла бы оказаться не тяжелее, чем для обычного человека, во всей егослабости.

И, чтобы добиться этой легкости, король танцевал один, или часами ловилчашечкой мячик, или вешал себе на шею корзинку со щенятами, перевязаннуюголубой лентой. Они в ней ползали и скулили: они жили, жили вместо него, а онмог не двигаться. Когда ему сообщили о смерти его последнего брата, он самстоял, застыв, как мертвец; и не очнулся, не отозвался. Вошедшие онемели передним, им хотелось ткнуть в него пальцем.

Двор ожидал, что он опять начнет разыгрывать монаха, петь в хоре вместе сбратией среди золотых подсвечников и кадильниц, рисунки которых сделал сам — оттоскливого желания создать хоть что-нибудь. Но нет, церемония погребениянапоминала роскошную свадьбу. Народу пришлось принимать в ней участие иоплачивать ее совершенно так же, как и свадьбы королевских любимцев. Впередишло все духовенство, даже те священники, которые с кафедры произносилипроповеди против короля. Затем дворяне покойного несли гроб, а за гробомследовал король, единственный представитель своего дома, уже умершего. Изрители дивились: Валуа вел себя так, словно особенно старался выставитьнапоказ, насколько он одинок — и теперь и всегда: улицы затянуты черным, и онвыступает один, без своей бесплодной королевы, в некотором отдалении от всехостальных, ибо там только чужие. Гроб его последнего брата был покрыт знаменемпоходов, принесших покойному довольно сомнительную честь и нередко направленныхпротив его брата-короля. Последний желал ему смерти, а теперь, когда этожелание исполнилось, он шел за телом один, между гробом и чужими людьми.

Первое место в свите занимали два его фаворита — Жуайез и Эпернон, корольподарил им герцогский титул и дал в жены двух сестер королевы. Сейчас же заними шли его враги, вознамерившиеся против его воли наследовать ему, — шлиГизы.

Они выступали пышнее самого короля, их собственная свита была роскошнее,породистые кони, которых вели под уздцы. И они сами казались воплощениемвластной и дебелой мощи. Черты герцога Гиза приобрели за это время суровуюжесткость. Он уже не изливал, как некогда, блеск своей красоты на простонародьеи почтенных горожан, это был уже не сказочный герой их жен. Все приманки теперьне нужны, не нужно ни соблазнять, ни задаривать. Теперь можно простоприказывать. Уже незачем уговаривать горожанина или мужика, чтобы они оказалиему поддержку, — напротив, кто не желал вступать в Лигу и не присягал в слепомповиновении ее вожаку, мог считать себя погибшим! Выполняй свою трудовую

187