Молодые годы короля Генриха IV - Страница 20

адмирале?» А теперь взгляни на него, что же осталось от всех его успехов, отжизни, полной самых благоусилий? Говорят, до той, давнишней победы подСен-Кантеном, которая для него обернулась так несчастливо, а для его врагов —Гизов — так удачно, он был всемогущим фаворитом. Еще царствовал ныне покойныйкороль, он любил Колиньи, озолотил его, мадам Екатерина еще пикнуть не смела, аее сын Карл был еще дитя. Это времена его славы, мы их не застали. Теперь и мыздесь, что же происходит вот в эту самую минуту, когда мы с тобой беседуем?Враги в Париже распродают с молотка его мебель из Шатильонского замка, которыйони предали огню. Колиньи приговорен к удушению и повешению на Гревской площадикак мятежник и заговорщик против короля и королевской власти. Имущество егоконфисковано, дети объявлены бесправными и лишенными честного имени, и тому,кто выдаст его — живого или мертвого, — обещана награда в пятьдесят тысячталеров. Мы, молодые, всегда должны помнить: господин адмирал пошел на все радиистинной веры и унизился ради величия господня. Иначе это было бынепростительно!

— Он убил старого герцога Гиза, — единственное, что он сделал ради самогосебя, и мне, говоря по правде, это понравилось больше всего. Мстить нужно, —заявил молодой Конде. А его двоюродный брат Генрих ответил:

— Я не выношу убийц, да господин адмирал и не убийца. Он только не остановилубийцу.

— А что говорит его совесть?

— Что тут есть разница. Совершить убийство мерзко, — возразил Генрих. —Подсылать убийц — недопустимо. Не удерживать их, пожалуй, можно, хотя не хотелбы я оказаться перед такой необходимостью. А все-таки следовало бы заставитькардинала Лотарингского вылакать полную бочку воды. Только он и его домвиноваты во всех несчастьях, постигших Францию. Они предают королевство в рукиФилиппа Испанского в надежде, что он посадит их на престол. Они одни вызывают кнам, протестантам, ненависть короля и народа. И они хотели убить Колиньи, онипервые начали, он только опередил их. Может быть, ему не надо было этоотрицать. Я лично верю, что господь оправдает его.

Конде заспорил, он думал не только об убийстве герцога Гиза, но и о своемотце, принесенном в жертву адмиралом и павшем под Жарнаком.

— Господин Колиньи не любил моего отца за то, что у него было слишком многолюбовниц, иначе он бы не погубил его. Но господин адмирал умеет договариватьсясо своей совестью, а ты, видно, учишься у него! — заявил юноша вызывающимтоном.

— Смерть твоего отца была необходима для победы истинной веры, — мягкопояснил Генрих.

— И для твоей тоже! С тех пор ты стал у нас первым среди принцев!

— Я был им и до того по праву рождения, — быстро и с внезапной резкостьюотозвался Генрих. — Увы, это бесполезно, если нет денег и есть могущественныевраги и к тому же сражаешься как беглец, которого стараются поймать. А что мыделаем, чтобы все это изменилось? Разве мы наступаем? Я — да! Двадцать пятогоиюня, — этого дня я никогда не забуду, — это был мой день и моя первая победа!Но разве я могу похваляться перед стариком моей первой победой?

— Да и схватка-то была пустячная. Адмирал ответил бы тебе, что хоть ты ипорезвился под Ла-Рошелью, а все же нам пришлось засесть в укреплениях иждать немцев. А когда рейтары наконец явились, помнишь, что было? — Голос Кондезвучал громко и гневно. — Тогда мы поспешили отправить как можно больше войсккоролеве Наваррской, чтобы они очистили ее страну от врагов. И теперь за эторасплачиваемся.

— Ничем ты не расплачиваешься, — сказал Генрих. — У тебя что ни день, тоновая девчонка.

— И у тебя тоже.

Оба подростка выпустили из рук поводья, остановились и в упор посмотрелидруг на друга. Конде даже погрозил кулаком. Но Генрих не обратил на этовнимания; напротив, вдруг обвил руками шею двоюродного брата и поцеловал его.При этом он подумал: «Немножко завистлив, немножко слаб, но по крайности все жене друг, а если нет, так должен стать другом!»

Обнял кузена и Конде. Когда они опустили руки, глаза у него были сухи, а уГенриха влажны.

Все же посылать войска в Беарн стоило, ведь они там побеждали. Господам вПариже придется над этим призадуматься, решил сын Жанны, мадам Екатерине тоже,пожалуй, станет душновато под ее шубой из старого жира. Мы стоим с большейчастью нашей армии в Пуату, на полпути к столице королевства, и мы его завоюемлюбой ценой! Вперед!

Оба потребовали свидания с адмиралом, и Колиньи принял их, хоть и труднобыло ему придать своим чертам выражение решимости и непоколебимого упования набога: уж слишком много ударов обрушил на него господь за последнее время!Однако старый протестант выказал себя твердым в несчастье, он знал, что емупредстоят суровые испытания. Ведь никому нет дела до того, какая тоскаовладевает им в иные часы ночи, когда он остается один и даже к всевышнему ужене находит пути. Все же он выслушал взволнованных подростков с полнымсамообладанием.

Двоюродный брат был необузданнее Генриха. Безо всяких учтивостей онпотребовал, чтобы Колиньи шел на Париж. Бросил ему упрек в робости за то, чтостарик не предпринимает решительных шагов, — осадил Пуатье, и ни с места, никаквзять его не может. Враг же этим пользуется и собирает свои силы.

Адмирал задумчиво смотрел на обоих, на того, кто кипел, и на того, кто молчаждал. Умудренный опытом, старец отлично понимал, чью именно волю и мысльвыражает этот юноша, потому и ответ свой обратил не к Конде, а к Наварре.Колиньи объяснил: позиции врага на пути к Парижу слишком сильны, и не остаетсяничего иного, как искать соединения с войсками, отосланными на юг; кроме того —