Молодые годы короля Генриха IV - Страница 33

желтого воска в ее прихожей были погашены, и ни один из больших полотняныхфонарей не озарял в эту ночь своим рассеянным светом дворцовые лестницы. Когдапробило двенадцать, в спальню старой королевы вошла закутанная в плащ фигура,сопровождаемая факельщиком, и лишь после того, как офицер удалился, вошедшийзапер за собою дверь и распахнул плащ. Это был Карл Девятый. Мать, сидевшая натом же месте, что и много часов назад, повернула к нему массивное старое лицо,мерцающий свет упал на него сбоку, и сын содрогнулся.

— Я позвала тебя, сын мой, оттого, что время настало, и прийти тебеследовало именно ночью. Пора действовать. Прочти вот эти письма. — Едва Карлразобрал первые строки, как он стукнул кулаком по столу. Однако на лице егоотразилась не только ярость, но еще более сильное чувство — страх. Оннедоверчиво взглянул на мать, как всегда, искоса. А Екатерина подумала: «Какойзапущенный молодой человек! Как хорошо, что у меня есть еще двое! Мой второйсын признает только мальчиков; единственная женщина, которая будет властвоватьнад ним, — это я. Последний сын — своевольный упрямец, с ним надо быть начеку,чтобы он не навредил мне!»

— Я всегда забочусь о твоем благе, сын мой, — продолжала старуха. — Тыслишком порастратил свои силы в Блуа, у подружки; а теперь, чтобы спасти свойпрестол, тебе очень пригодятся силы твоей матери, которые ей удалосьсберечь.

— Убей их! Убей их! — задыхаясь, прохрипел Карл, и жилы его угрожающевздулись. Лицо короля не столько разжирело, сколько отекло. Борода была редкаяи короткая, рыжеватые усы свисали с верхней губы, а нижняя губа, в знакглубокого отвращения к миру обычно поджатая, теперь отвалилась, ибо беднягутерзал нестерпимый страх. При словах «убей их» он невольно выставил голову изнакрахмаленных брыжжей, причем в его огромных ушах блеснули, закачавшись, двекрупные жемчужины.

Старуха сказала: — Господин адмирал, которого ты зовешь отцом… впрочем,зови — так мы его скорее обманем. Этот бунтовщик совершенно открыто угрожаетнам, а его убогая королева с козьей рожей бросила мне в лицо, что не боитсяменя. «Я знаю, — говорит, — что вы не пожирательница детей», — вот как онавыразилась. Но, смею тебя уверить, на этот счет пиренейская коза сильноошибается. У нее, например, у самой есть дети, и я как раз намереваюсь ихсожрать. Девчурка написала это трогательное письмо, и братец непременно долженего получить. Тем вернее его рыцарский дух и отвага приведут его сюда, и тогдаон будет служить живой приманкой для всех этих опасных гугенотов. Париж и такуж кишмя кишит еретиками, а в свите весельчака-принца их понаедет сюда целаяорда.

Екатерина совсем понизила голос — до едва слышного шепота: — Тут-то мы их исцапаем. У всех этих гасконских крикунов будет одна общая шея, и тогда отрубитьголову окажется совсем не трудно. Тише! — властно остановила она Карла, иботот, видимо, опять собрался завопить: «Убей их!» Впрочем, и сама мадамЕкатерина внутренним взором тревожно вглядывалась в приоткрывшуюся бездну, всееще не решив, должно ли за мыслью последовать в свое время и деяние. Срасстановкой, слово за словом, стала она припоминать:

— Герцог Альба однажды сказал мне: «Десять тысяч лягушек — это еще нелосось», а я ответила ему: «Вы, должно быть, разумеете под лососем двухлюдей?»

Королева мать смотрела на сына долго и пристально, хотя он отвечал ей лишькосящим взглядом. — Правда, и нас только двое, — добавила она внезапно, сновадав волю своему жирному-благодушному голосу. Но сын до того испугался, что сталискать стул, чтобы опереться, и, не найдя, сел прямо на пол перед матерью. —Сиди, сиди! — сказала Екатерина. С этой минуты она говорила, не отрывая губ отего уха и притом так долго, что майское утро уже забрезжило сквозь занавеси,когда король наконец ушел от мадам Екатерины.

Чтобы не было бледности

Из-за угла вышел офицер с факелом, он прождал там всю ночь, хотя, вероятнеевсего, — подслушивал у дверей. Карл последовал, за ним, терзаемый ненавистью истрахом. Капитан, провожая его в спальню, резким окриком разбудил стражу,уснувшую в прихожей; люди повскакали со скамеек и стукнули о пол алебардами.Карл испытующе окинул своим косящим взглядом лица солдат, одно за другим,по мере того как их выхватывал из мрака свет факела. Затем ушел спать.

Однако заснуть он не мог; перед его закрытыми глазами мелькало множество лиц— все враги, враги, и среди них — последние, кого он видел: лица егособственных гвардейцев. Один раз ему представилось, будто дверь отворяется, этотянулось мучительно долго, пока он, наконец, не почувствовал, что глаза у негона самом деле закрыты. Тогда он осторожно приоткрыл веки: ничего, кромебледного мигания фитиля, плавающего в масле. Но Карл уже не в силах былвыносить тревожное молчание этой ночи, он встал со своего ложа, как был, вночном белье, крадучись, проскользнул в боковую дверь, окольными путямидобрался до своей прихожей. Солдаты охраны спали на скамьях, но среди них,выпрямившись и скрестив руки на груди, стоял капитан, и неожиданно, появившийсякороль перехватил его чересчур сосредоточенный взгляд. Такой взгляд бываеттолько у заговорщиков. Заметив, что его накрыли с поличным, этот негодяйнапустил на себя скучающий вид; но подозрения короля становились всемучительнее. Карл так и остался на пороге комнаты; сначала он оглянулся, какбудто за ним шли следом его защитники, потом, сложив руки рупором,зашептал:

— Амори, я только на тебя надеюсь, ты мне друг. Но когда свет твоего факелаупал на лейтенанта, я понял, что он предатель. Затей с ним ссору, и чтобы я