Молодые годы короля Генриха IV - Страница 36

— Вы злы от слепоты, да и все мы, люди. Пора нам исправиться. Забыть одевушках — это мне пока не по силам, но от любовных стихов я совсем хочуотучиться. Буду впредь сочинять только духовные.

— Что же, умирать собрался? — спросил молодой принц.

— Я хочу когда-нибудь пасть в битве за тебя, Наварра, и за царствиебожие.

После этих слов Генрих смолк. Стихотворение «О короли, во властиослепленья» осталось у него в памяти, и он втайне решил, что никогда не будутиз-за него люди лежать убитыми на поле боя, платя своей жизнью за расширениеего королевства.

— Дю Барта, — вдруг приказал он, — а ну-ка выпрямись в седле, как толькоможешь! — Верзила-дворянин повиновался, и принц посмотрел на него снизу вверхне только насмешливо, но и с восхищением.

— Тебе там сверху еще не видно прелестной мадам Екатерины со всем еенепотребным домом? Ведь ее распрекрасные фрейлины ждут вас, не дождутся.

— А тебя, скажешь, не ждут? — спросил Агриппа д’Обинье, многозначительноподмигнув. — Впрочем, нет, ты же теперь добродетельный жених. Но, насколько мытебя знаем… — Тут все расхохотались. А Генрих громче всех.

Сзади кто-то крикнул: — Будьте осторожны, господа! Любовные приключения сфрейлинами, как известно, уже многих наградили таким подарком, которого они незабудут до своей блаженной кончины.

Молодые люди рассмеялись еще веселее. Но в это время какой-то человекпротиснулся к принцу и поехал рядом с ним, оттеснив остальных. Всадник необращал никакого внимания на то, что его возмущенные спутники были готовы тутже наброситься на него с кулаками. У этого юноши лицо было особенновыразительным, но оно казалось слишком маленьким, так давил на него огромныйлоб. Глаза эти много читали, и их взгляд уже был скорбен, хотя господинуФилиппу дю Плесси-Морнею шел всего двадцать четвертый год, а было ему сужденопрожить семьдесят четыре.

— Я только что слышал веление божие! — возвестил он, обращаясь к принцу. —Господь приказал мне обратиться с речью к Карлу Девятому, и пусть эта речьпобудит его объявить свободу вероисповедания и подняться на защиту Нидерландовот Испании.

— Лучше уступи свою речь господину адмиралу, — посоветовал Генрих. — Он-тозаставит себя выслушать. Нас они еще не боятся. Но, надеюсь, скоро будутбояться.

Генрих и дю Плесси могли беседовать друг с другом, не таясь, ибо ехавшиевокруг них молодые люди увлеклись перечислением всех удовольствий, ожидавших ихпри французском дворе. Говорилось вслух и об опасностях, приводились примеры.Упомянуто было также название той болезни, которой все так боялись. Тут Морнеемовладело великое воодушевление, и он воскликнул:

— Пусть я заражусь! Но Карл Девятый все-таки даст нам свободу веры!

— Ну, тогда ты будешь выглядеть довольно постыдно!

— Все мы выглядим довольно постыдно. Это все пустяки в сравнении свечностью. Разве и наш Иисус — не такой же опозоренный человек, распятый бог? Амы все-таки в него верим! Верим в его учеников, в этих подонков человечества ик тому же евреев! Что он оставил после себя, кроме жалкой женщины, постыдноговоспоминания и славы глупца, каким его почитали сородичи? И если императорыборолись против его учения мечом и законом, то как же боролся каждый всобственной душе с самим собой! Боролась плоть против духа! И все-таки народыпокорились слову немногих мужей и царства поклоняются — кому же? Какому-тораспятому Иисусу. Иисус! — воскликнул Морней так горячо, что все прислушались ипосмотрели вокруг: с какой же стороны явится тот, кого он призывает? Ибо ниодин из них не сомневался, что Иисус явится к ним и будет с ними, когда придетчас, его час.

Для них все чудеса его были свежи, язвы кровоточили, и неудержимо лилисьслезы из глаз обеих Марий. Голгофу они видели отсюда своими земными очами —оголенный, тусклый холм, а позади клубятся темные тучи. Гугеноты ехали средиИисусовых маслин и смоковниц, они сидели однажды вместе с Иисусом на браке вКане Галилейской. Его история сливалась с их действительностью, они впервыеощущали его как часть самих себя. Он был такой же, как и они, только святостьюпревосходил он их и, как дерзнул выразиться дю Плесси-Морней, своим позором. Иесли бы сын человеческий вдруг появился из-за ближайшей гряды скал, чтобыповести их за собой, он, конечно, ехал бы не на смешном и нелепом осле, а настатном боевом коне, и сам был бы в колете и панцире, а они окружили бы его икричали: «Сир! В прошлый раз вас победили враги, они распяли вас. На этот раз,с нами, победите вы! Убивайте их! Убивайте их!»

Так воскликнули бы в этой толпе гугенотов люди обыкновенные и немудрящие,увидев перед собой живого Иисуса из плоти и крови. На место иудеев и римскихвоинов прошлого они бы теперь поставили современных им папистов и прежде всегопостарались бы за их счет обогатиться. Однако не таким простым представлялосьвсе это Генриху и его ближайшим друзьям. Когда они думали о возможном появленииХриста, их охватывали сомнения. Дю Барта спрашивал своих спутников, можно ли,если бы Иисус вернулся и все началось сызнова, посоветовать ему не идти нараспятие, если оно было предопределено и должно было послужить спасению мира.Долговязая фигура юноши сгорбилась, ибо никто ему не ответил. Дю Плессиизобразил еще более яркими красками то, что он называл позором распятого, но вчем, однако, и была сила его и слава. Морнея, несмотря на его сократическийсклад, тянуло ко всяким крайностям, и он чувствовал себя при этом столь хорошо,что дожил до семидесяти четырех лет. Беднягу же дю Барта оскорбляли людскаяслепота и низость, а также невозможность что-либо улучшить в мире или узнать,