Молодые годы короля Генриха IV - Страница 42

Некоторые церкви и дворцы были в новом духе и бросались в глаза своейпышностью и красотой — уже не камни, а дивная поэзия и волшебство, точноперенесенные сюда из иных миров. У некоторых всадников при виде этого словноширилась грудь от счастья, и в сердце своем они приветствовали языческих боговна крышах и порталах, даже фигуры мучеников на храмах, ибо эти святые имелисходство с нагими гречанками. Однако для большинства суровых борцов за верусмысл увиденного ими оставался закрытым. И было у них только одно желание —опрокинуть идолов, рассеять наваждение. Потому что идолы самонадеянно жаждализатмить самого господа бога.

Молодой король Наваррский, ехавший между кардиналом и адмиралом, внимательноразглядывал Париж; это был незнакомый город, никогда еще Генрих его как следуетне видел: ребенком его держали, как в плену, в монастырской школе. До его ушейдоходили враждебные возгласы, он замечал, как люди пытаются выглянуть в глазокнаглухо закрытых ставен. Все, что ему довелось увидеть во время своей первойпоездки через город, были любопытные служанки и уличные девки, да и тепрятались в глубокой тени. По две высовывались они из закоулков, там блеснутсветлые глаза, тут вспыхнут рыжие волосы, смутным пятном выступит из сумракабелая кожа. Казалось, они-то и воплощают в себе тайну этого враждебного города,и Генрих повертывался в седле и тянулся к ним, как и они к нему. Ты, белая ирумяная, покажись, покажись, ты, плоть и кровь, горячее, чем языческие богини,твои краски нежны и смелы, такие расцветают только здесь. Всадники нежданносворачивают за угол, и там стоит одна, вполне осязаемая в солнечном свете, оназастигнута врасплох, она хочет бежать, но встречается взглядом с королемразбойников и остается, оцепенев, привстав на цыпочки, словно готоваяупорхнуть. Она стройна и гибка, точно поднявшийся из земли стебелек риса,кончики ее длинных-длинных пальцев слегка отогнуты назад, лебединая шея упруга.Кажется, в ее пленительном смятении и женский испуг и жажда, чтобы ее сейчас жеобняли. Когда Генрих поймал ее взгляд, в нем была веселая насмешка, а когда оннаконец был вынужден отвести свой взор, ее глаза уже отдавались, затуманенные иничего не видящие. Да и он опомнился не сразу. «Она моя! — сказал он себе. —Другие — тоже! Париж, ты мой».

Было ему тогда восемнадцать лет. И лишь в сорок, когда борода его уже седелаи он стал мудрым и великим, он завоевал Париж.

Сестра

В эту минуту его двоюродный брат Конде заявил: — Мы прибыли. — Уже стражакняжеского дворца окружила лошадей и повела их через передний двор. Генрих скузеном поднялись по широкой лестнице, однако Конде пропустил его вперед, аможет быть, сам Генрих обогнал его, взбежав наверх, ибо там ждала его женскаяфигура. «Ты! Только ты!» Бешено застучало его сердце, он не в силах был словавымолвить. Они обнялись, он поцеловал сестру в одну и другую щеку, такие жемокрые от слез, как у него. Брат и сестра не говорили о матери. Вновь и вновьузнавая знакомые черты, каждый из них целовал лицо другого — родное с детства инавеки. Они молчали, а на них смотрели вооруженные слуги, стоявшие у каждойдвери.

Из одной двери, наконец, вышла старая принцесса Конде, обняла Генриха ипрочла молитву. Потом, заметив, что он запылен и устал, приказала принестивина. Генриху не хотелось задерживаться, он спешил в Лувр, чтобы предстатьперед королевой, однако двоюродный брат сказал ему, что ни его дяди кардинала,ни других придворных, встречавших его в предместье, уже нет. Они простились, иих свита разошлась. Но перед тем они настояли, чтобы сопровождавший Генрихабольшой отряд гугенотов был распущен. Королю Наваррскому разрешили иметь присебе только пятьдесят вооруженных дворян, а он привел с собой восемьсот. Кондесказал:

— Ведь с ними можно было захватить Париж. От страха жители позапирались всвоих домах. Была минута, когда двор перед тобой дрожал. О чем же ты думал?

Генрих возразил: — Об этом — нет. Но если бы следовало так поступить, мне бытоже это пришло в голову. А теперь о другом. Я жду не дождусь увидеть королевуФранции.

Его сестричка вполголоса, но решительно попросила его: — Возьми меня ссобой. Я же часть тебя, и нам предназначена одинаковая доля.

— Ну конечно! — воскликнул он. Перед невинной девочкой Екатериной онстарался держаться бодро и уверенно. — Значит, и женюсь не я один. Твой братГенрих раздобудет тебе красивого мужа, сестричка! — Затем обнял ее иубежал.

Королевский замок

А внизу поредевшее войско Генриха, в котором оставалось все же больше сотнивсадников, продолжало толпиться во дворе и на улице. Тридцати из них он поручилохранять сестру. С остальными поехал к замку. Вот, наконец, и мост через реку —«Мост ремесленников», отсюда королевский замок еще кажется новым и роскошным.Однако если пройти улицу под названием «Австрия», то он представится довольножутким сооружением — не то крепость, не то тюрьма, насколько можно судить попервому взгляду, брошенному на эти черные стены, грузные башни, островерхиекрыши, широкие и глубокие рвы с вонючей, застоявшейся водой. У тех, кто хочеттуда войти, невольно сжимается сердце, и особенно трудно тому, кто только чтобыл в широких полях, под высоким небом. Но Генрих хочет войти, чем бы это никончилось: там ждут его приключения. Свободный ум юноши подсказывает ему, чтоволшебством его не возьмешь. Старая ведьма, которая представлялась ему вдетстве такой страшной, все еще сидит, как паук в паутине. Его бедная матьпопалась в нее. Но уж тем зорче будет остерегаться он.

Кони, гремя копытами, вступают на мост. В памяти Генриха быстро проносится