Молодые годы короля Генриха IV - Страница 49

чувствам небывалые радости.

Он думал: «Строй из себя принцессу сколько хочешь, скоро мы все равно будемлежать вместе в кровати».

А в ее надменно откинутой голове проносились мысли: «Буду я когда-нибудьснова спать с Гизом? Едва ли, потому что этот мне нравится. Деревенский юноша —и все же королевский сын, как выразилась его мать».

А он думал: «Марго, Марго, с Гизом ты больше спать не будешь: тебе и меняхватит с избытком».

Тем временем она уже давно начала по-латыни какой-то холодный комплимент егопоходам и воинской славе. А он заверил ее на том же языке, что восхищен ееученостью и образованностью, а также величием ее осанки. Каждый изо всех силстарался щегольнуть самыми изысканно построенными фразами, но думали оба одругом.

Вдруг Марго переменила тему разговора.

— Вы уже говорили с моей матерью.

Генрих вздрогнул, точно его поймали на месте преступления: ведь, что бы онни говорил, о чем бы ни думал, в душе его неизменно жило одно: «Марго — дочьубийцы!»

— И с глазу на глаз, — добавила принцесса. — Относительно прискорбногособытия, как я полагаю? Примите мое искреннее соболезнование. — Ее подведенныесиним веки заморгали, наконец блеснула слезинка. Он тут же схватил ее за руку ипрошептал: — Пойдемте отсюда! — Ибо чувствовал за спиной косящий взгляд Карла.Учтиво провел ее Генрих по открытой садовой аллее, но едва они очутились закакой-то изгородью, юноша взволнованно спросил:

— Вы видели мою мать перед кончиной? Отчего она умерла? О, отвечайте! — Нопринцесса, конечно, молчала.

— Вы ведь знаете, какие ходят слухи? — настойчиво продолжал он. — Скажитемне, что вы на этот счет думаете! Не хотите? Ах, Марго! Это дурно с вашейстороны!

Не отвечая, она пошла вперед по дорожке, извивающейся между двумя высокимиизгородями, и они очутились в лабиринте, где было сумеречно, даже когда светилосолнце. Но чутье подсказывало ей, что лучше, если Генрих не будет сейчасслишком отчетливо видеть ее и она его. Он шел, прижавшись к плечу девушки, прикаждом шаге касался ее, и она ощущала на своей шее его дыхание.

— Мне ужасно тяжело. Я словно брожу ощупью и никак не могу найти выход. —Так же блуждали они теперь по узким извилинам лабиринта. — Я всегда, всегдапомнил о тебе! — проговорил он вдруг так горячо и трепетно, что Маргоприостановилась и посмотрела на него: на глазах у юноши стояли слезы. Это были,без сомнения, искренние слезы, и вместе с тем он был уверен, что она наконецбудет тронута и выложит всю правду.

— Я ведь сама наверняка ничего не знаю, — взволнованно начала она и вдругсмолкла на полуслове.

— Но у вас есть основания что-либо предполагать? Какой-нибудь повод?

— Нет! Нет! — Она словно заклинала его молчать. Тщетно!

— Мы ведь должны пожениться. Но, вы понимаете, почему я сейчас не целую вашепрекрасное лицо и не поднимаю вам юбки? У вас есть тайна от меня, и это сильнеевсего остального.

Девушка только застонала. Однако он не давал ей пощады.

— Никогда еще моя страсть к вам не была так глубока, как теперь. Я смогулюбить отныне только одну-единственную! — воскликнул Генрих и сам поверил своимсловам. — Ах, Марго, Марго! Ведь вы дочь женщины, которая, может быть, убиламою мать!

Внезапно наступившее молчание и ужас, охвативший девушку, явились как быответом на его слова. Наконец Марго разрыдалась, она поняла, что стала теперьпо-новому дорога сыну бедной королевы Жанны и что в той любви есть что-тогрозное. Она сделалась для него каким-то роковым символом, образом из античнойтрагедии, тогда как сама по себе она довольно заурядная, добродушная девушка,не умеет противиться своим вожделениям и бывала за это иной раз даже порота;считает в порядке вещей, что при их дворе людей убивают и что каждого, ктостановится поперек дороги ее матери, умеют ловко устранить. Сама Марго жиласреди всех этих злодеяний, нисколько ими не смущаясь, и частенько отдаваласьувлечениям, в то время как рядом совершались убийства.

— Вы, может быть, дочь той женщины… — повторил, он, теперь уже лишь длясобственного спасения, лишь из-за того ужаса, который все больше овладевал егодушой, как бы предостерегая от бурно разраставшейся страсти.

— Может быть, — сказала она с глубоким равнодушием. И в самом деле, безвсяких доказательств, она была глубоко уверена, что и это злодейство могло бытьсовершено ее матерью с таким же успехом, как и все остальные, поэтому ей сталоеще более жаль его, чем если бы он уже не сомневался и решительно бросил ей влицо обвинение. Он был беззащитен, у него были ласкающие глаза, его мать убитаее матерью. А он готов ради Марго забыть обо всем. Это и особенно его полнаяневинность и непричастность к таким делам тронули ее сердце, оно пылкозабилось, и Марго охватило нетерпеливое желание, чтобы юноша наконец оторвалсяот своих дум и кинулся на нее.

Он уже готов был это сделать, уже протянул к ней руки. Но в последнеемгновение он вскрикнул от ужаса, и она тоже вскрикнула — лишь поэтому, что егочувства стали полностью ее чувствами. Но увидела она далеко не то, что увиделон. Его блуждающий взгляд случайно задержался на одном из погруженных в зеленыйсумрак закоулков лабиринта: оттуда им навстречу плыла призрачная фигура, словножелавшая встать между ними. Восемнадцатилетний юноша потерял голову, ипрозвенел его отчаянный вопль:

— Мама!

Неизвестно, сколько времени продолжалось видение. Но вдруг он почувствовал,что Марго припала к его груди, ощутил желанную, покорную тяжесть ее тела, — онасама бросилась к нему, прижалась и проговорила, плача и смеясь:

— Там же просто зеркало, чтобы люди еще больше запутались среди дорожек;