Молодые годы короля Генриха IV - Страница 8

сошлись. И добавил: — Но у нее три сына!

— Она родила их слишком поздно, а до того была долго бесплодна, и ты толькопосмотри на этих трех, которые еще живы! — уверенно продолжала Жанна. —Четвертый-то уже успел умереть, он умер шестнадцати лет от роду и королем былвсего семнадцать месяцев. Его брат, Карл, правит на несколько месяцев дольше, аглаза у него такие, точно ему сто лет.

— После него останутся еще двое, — заметил супруг.

— Все равно, мать уморит их. Эта женщина даже не взглянет на ребенка, еслион входит в комнату. Для нее королевство существует лишь до тех пор, пока онасама жива. Если бы она веровала, то понимала бы, что десница господня,ниспослав ей детей, благословила ее плоть и кровь не только на сегодня и назавтра, а на веки веков!

Жанна д’Альбре произнесла эти слова кротко, но решительно. Супругу стало непо себе. Да, Жанна — необыкновенная женщина. Чтобы снова почувствовать твердуюжитейскую почву под ногами, он сказал:

— Тебе следовало бы напомнить мадам Екатерине, что покойный король обручилнашего сына с их дочерью.

— Она мне об этом сама напомнит, — ответила Жанна, — а я еще подумаю, неслишком ли мой сын хорош для принцессы из ее угасающего рода.

Наконец Антуан рассердился: — На тебя не угодишь! Покойный король былздоровяк, он погиб на турнире. Валуа не виноваты, если какая-то Медичи плохорастит их детей.

— Не забудь, кстати, и о постыдных нравах, которые она привила этому двору!— заметила Жанна.

Хотя муж и чувствовал, что гроза приближается, он не мог скрыть своихчувств. На него нахлынули воспоминания о тех знаках благосклонности, которымиего дарили женщины при этом дворе, и невыразимое блаженство охватило все егосущество; и это отразилось на его лице.

А Жанна, за мгновение перед тем столь сдержанная и благоразумная, вдругпотеряла всякую власть над собой, ее обличающий голос загремел: — Эти католики— идолопоклонники, они любят только плоть! Чисты и строги лишь приверженцыистинной веры, им даны огонь и железо, чтобы искоренять всякую гниль!

Явись, господь, и дрогнет враг

Может быть, ее голос услышали в прихожей: во всяком случае, дверьраспахнулась, вошли несколько протестантов и возвестили, что прибыл адмиралКолиньи, он поднимается по лестнице, идет сюда, вот он. Все расступились,протестантский полководец вошел, прижал руку к груди в знак приветствия. Дажекороль Наваррский склонил голову перед старцем, а тем самым и перед партией,вождем которой был Колиньи. И если другие поддерживали ее лишь ради собственныхвыгод, в этом старце чувствовалась бескорыстная суровость мученика, о чемговорил и его неукротимо упрямый, скорбный лоб.

Жанна д’Альбре обняла адмирала. Казалось, именно его не хватало ей, чтобыотдаться вполне своему воодушевлению. Она позвала всех своих людей, обоихпасторов, сына и дочь. Подвела сына к адмиралу, тот положил на голову мальчикаправую руку и не снимал до тех пор, пока говорил первый пастор. А пастор этотсовершенно ясно и недвусмысленно возвещал наступление царствия божия, и притомвскорости. Оно уже при дверях! Все почувствовали его близость, было ли этовысказано вслух или только разумелось. В битком набитой комнате люди толкалидруг друга, каждый старался пробраться вперед, чтобы схватить, чтобы овладетьвсей силой, всем царством, все это — во славу божию

Второй пастор запел: «Явись, господь, и дрогнет враг». Все подхватилипроникновенно и с упоением, готовые бесстрашно принять смерть и заранееуверенные в своей победе. Ибо где же они поют так громко, где защищают такоткрыто свою веру? Да в доме самой королевы Франции! Им было дано дерзнуть, иони дерзнули!

Колиньи обеими руками высоко поднял принца Наваррского, над молящимися, ондал ему на всю жизнь надышаться воздухом того, что перед ним совершалось,почувствовать, каковы все эти люди. Ведь каждый был здесь героем благочестия иторжественно исповедовал свою веру. Генриха охватило глубокое волнение, егодуша рвалась к ним, он видел, как плачет его дорогая мать, и тоже плакал. Отецже, напротив, опасаясь последствий этого великого празднества, приказалзапереть все окна, поэтому в комнате стало нестерпимо душно.

Все это было, конечно, весьма опасным нарушением дозволенных границ; Жанна исама признала, что зашла слишком далеко, — супругу не пришлось даже особенноусердствовать, доказывая ей это. Тогда Жанна решила как можно больше уступатькоролеве Екатерине, ибо едва ли можно было надеяться, что Медичи не узнает отайном сборище. Когда, однако, обе добрые подруги снова встретились,выяснилось, что хозяйка решительно ничего не знает или предпочитает не знать опредосудительном поведении гостьи. Вместо того чтобы как-то выразить Жанне своенедоверие, королева-мать стала просить о помощи против врагов.

Самую большую опасность для правящего дома представляли в ту пору Гизы, ихЛотарингская ветвь, которая притязала на французский престол. Тут Жанна поняла,что в сравнении с ними маленькое семейство Бурбонов считается безвредным. Этигерцоги выказывают себя гораздо католичнее королевы, кроме того, они богаты.Все это благоприятствует их намерениям; и Гизы уже начали похваляться переднародом Парижа, что они, мол, и есть спасители королевства. А бедных королейНаваррских здесь никто не знает, они прибыли из отдаленной провинции, да ипровинция эта еретическая — там постоянный очаг восстания. При виде Жанныд’Альбре мадам Екатерина каждый раз начинала благодушно мурлыкать, как стараякошка, а Жанна чувствовала себя униженной, хотя и таила это про себя.

Она была умна и шла на все, чего требовала старая кошка. А та просверлила