Кто-то стал возмущаться несколькими городками, которые якобы позволяли себесовершать всякие зверства. Войско короля Наваррского кочевало по стране, неуставая мстить, насаждать мир и водворять порядок. Здесь же действовал тайныйсовет, каждый член имел право высказать королю свое мнение, и многие упрекалиего в том, что ведет он войну недостаточно сурово. Его двоюродный брат Кондеосуществляет свои военные операции гораздо энергичнее, и он-де жалуется нанерешительность Генриха. — Ведь это моя страна, а не его, — сказал Генрих,больше для себя, чем для других, и только Морней насторожился. Члены тайногосовета обычно говорили все сразу, шумно перебивая друг друга. Генрих привлек ксебе всеобщее внимание, начав рассказывать о королеве Наваррской. Он уселся настол, свесил одну ногу, другую поджал под себя и, покусывая стебелек розы,фыркал, как бы сдерживая смех; на самом деле он вовсе не испытывал особойрадости.
Королева Наваррская сначала помогла бежать своему брату монсеньеру, затем,опережая его, поспешила во Фландрию, чтобы там подготовить для него почву.Опасно, опасно затевать такое дело в стране, которую попирают сапоги испанцев,и самый большой сапог — дон Хуан Австрийский. — Но королева, моя супруга, всехпровела под предлогом болезни, которую она будто бы должна лечить водами Спа. Аиспанцы, да будет вам известно, народ недалекий, ходят словно на ходулях, и шеяу них не гнется, как и их высоченные крахмальные воротники; поэтому они ничегоне видят, что делается на земле. Так вот, не успели испанцы сообразить, о чемговорит королева, как ее величество взбунтовала всю страну. Правда, дон ХуанАвстрийский спохватился и тут же поспешил выпроводить ее из своих владений. Аим еще накануне вечером был устроен бал в ее честь. Но тут уж ничего неподелаешь, родной брат, король Франции, выдал ее испанцам из страха перед дономФилиппом.
Присутствующие ответили негодующим смехом, раздалось несколько проклятий.Генрих же, стиснув зубы, задумчиво добавил: — Ничего! По крайней мере во времяэтой поездки моя Марго чувствовала себя ужасно важной дамой, пока ее невыгнали. Золоченые кареты и бархатные носилки, в них сидит всемилостивейшаякоролева, и повсюду ее с восхищением встречают белокурые люди. И сама она ввосхищении. Вообще-то ей не очень сладко живется, моей бедной Марго, при такойсемейке. Ей следовало бы ко мне приехать. Здесь она мне нужна. К сожалению, еебрат-король запрещает ей жить с гугенотом. — Последние слова он сказал оченьгромко: Генрих заметил, что среди всеобщего шума только один человеквнимательно на него смотрит, — и это его дипломат.
— Как ни печально, господин де Морней, но король Франции ненавидит своюсестру и не разрешает ей видеться с нами.
В ответ Морней заметил, что ее величество королева Наваррская после своейнеудачной поездки во Фландрию, наверно, ничего так страстно не желает, каквстречи со своим супругом. Это все Лига восстанавливает царственного братапротив его сестры. Герцог Гиз…
— Давайте выйдем, — предложил Генрих и первым покинул комнату. Они быстро,как любил Генрих, прошлись по коридору — туда, обратно. Посол, прибывший из-подПарижа, рассказал о последних убийствах в замке Лувр. Гиз держит короля внепрестанном страхе и трепете. И король все чаще уезжает в монастырь; его гониттуда не только ужас перед потусторонним миром. Помимо собственной смерти, онбоится, что его дом вымрет, ибо королева до сих пор не подарила ему сына.
— И никогда не подарит, — быстро вставил Генрих. — У Валуа больше не будетсыновей. — Он умолчал о том, от кого узнал это наверняка: от своей матери,Жанны. Морней посмотрел на него и сказал себе, что господь бог правильносделал, приведя его к этому государю. И в то же мгновение он прозрелокончательно и понял, кто такой Генрих: вовсе не мельник из Барбасты, и небабник, и не командир двухсот вооруженных солдат, но будущий король, вполнесознающий себя избранником. Он надел на себя личину оттого, что мудр да иподождать может: молодость длится долго. Но Генрих никогда не забывал о своемпредназначении. И когда он открыл теперь Морнею свое сердце, Морней низкосклонился перед молодым государем. Слова уже были не нужны, они поняли другдруга. Генрих только указал ему легким движением руки на парк «Ла Гаренн», гдеим скоро предстояло встретиться без свидетелей.
Им помешали. Два старых друга Генриха — д’Обинье и дю Барта —