Молодые годы короля Генриха IV - Страница 178

К оглавлению

178
повелителя изысканного молодого щеголя, кем он и становился не раз, когда тоготребовали обстоятельства. Теперь он был им в течение десяти месяцев, носилсамые дорогие одежды из Голландии бра из Испании, сплошь бархат да шелк, пурпурда золото. Своей королеве он накупил одних вееров десять штук; один сверкалярче другого. Доставал ей душистую воду, самые роскошные платья и дажеперчатки, сделанные из цветов. Держал для нее карликов, чернокожих пажей, птиц«с островов». У нее была в парке «Ла Гаренн» своя часовня, где она слушалаобедню; потом устраивались приемы под колеблющимися кронами деревьев; тамбыла музыка, были стихи, были танцы, служение прекрасным дамам, и в прозрачномвоздухе парка все казалось проникнутым какой-то светлой и стройной простотой. Вте дни в Нераке, под колеблющимися кронами деревьев, придворные изысканнотомились и безрассудно мечтали. Очень ясным было небо, серебряным его свет, икроткими были вечера…

Души размягчались: пусть оружие ржавеет без употребления. Генрих самоличносделал полный перевод записок Цезаря о войне с галлами, а также о гражданскойвойне. Перья он получал из Голландии, чернила из Парижа, бумагу золотил егокамердинер. Он любил, чтобы у книг были роскошные переплеты; он уже тогдаприказывал украшать их, когда сам ходил еще в поношенной куртке. Он всегдатребовал для духа прекрасной формы: в письмах, распоряжениях и даже в песнях,которые впоследствии пели по его желанию солдаты во время битв, он выказывалсебя тем лучшим писателем, чем больше учился великим деяниям; одно совершал онради другого, да выразительное слово так же рождается из души, как и прекрасноедеяние.

В эти несколько месяцев он и держался и чувствовал себя, как будто он— человек вполне сложившийся, бесспорный наследник своих владений, мира исчастья, а ведь этого на самом деле не было, и радостное сновидение кончалосьвместе с парком «Ла Гаренн», за оградой которого начинались поля. И все-таки— как он был счастлив, что может хоть на некоторое время сделать свою Маргоповелительницей придворных и галантного короля — это был он сам, — что отнего в ее честь пахло благовониями и что его зубы были позолочены. К томуже он выписал сюда для нее из замка в По красивейшую мебель и серебрянуюпосуду; сама Марго во время посещения замка нашла там старинные арфы: бытьможет, в старину другие дамы своей игрой на них облегчали душу, так же кактеперь Маргарита Валуа, которая никогда еще за свою бурную жизнь не знала,что такое равновесие, и лишь здесь обрела его.

Она не раз с недоумением проводила рукой по лбу. Как, до сих пор ни одногоотравленного, ни одного заколотого кинжалом? Никто меня не сечет, и даже моистрасти не беспокоят меня? Мне не надо ни спускать моего брата д’Алансона наверевке из окна, ни самой искать приключений? Унижения, притворство, эти ужасывокруг меня, это мучительное томление во мне самой — неужели все миновало?Нет, я в самом деле здесь. Она провела по лбу своей чудесной рукой: он ужеснова был ясен, и королева этого двора шла танцевать с чинными дворянами ифрейлинами, которые держались удивительно пристойно. Певуче звучала музыка,пламя свечей чуть колебалось от легкого ветерка, веявшего в открытые окна;мягкой были эта музыка, свет, ветерок, мягкими были сердца и лица. Танцы иблагосклонность ко всем, Марго коротает долгую ночь слегка влюбленная,неизвестно в кого. Она могла бы каждому подставить губы для поцелуя, но целуетона только своего повелителя.

То же испытывают все при Наваррском дворе, даже сестра короля, а она ведьтакая строгая протестантка. И хотя она слегка прихрамывает на одну ногу,молодая Екатерина учит молодого Рони новому танцу, и все завидуют этой чести.Она даже на время забывает о своей единственной страсти, не вспоминает прокузена в его лесу и, заглушив укоры совести, разрешает легкомысленному Тюренуухаживать за нею, точно это пустяки, мелочь. Ведь и ее дорогой брат Генрихживет и любит как хочет, будто так и нужно. Но долго это продолжаться неможет.

Первый

Оправившись после приступа печени, Бирон стал злобствовать сильнее, чемкогда-либо; он решил, что бдительность губернатора усыплена, и изо всех силстарался оклеветать его перед королем Франции. Канцелярия Наварры и ФилиппМорней только тем и были заняты, что опровергали его доносы. Становилось ясно,что скоро уже нельзя будет продолжать эту распрю с помощью одной толькопереписки. Королева Наваррская взяла на себя часть забот о его судьбе. Еслиженщина в первый раз за всю свою жизнь по-настоящему счастлива, а у еевозлюбленного повелителя есть враги, — чем может она ему помочь в борьбе сними? Она открывает ему все, что ей удается выведать, она становитсянеобходимой ему.

И если король Франции, в уединении своей комнаты, будто бы высказывалсяпренебрежительно о своем зяте Наварре, это тут же становится известным Марго; акогда у нее не было свежих новостей, она что-нибудь придумывала. Она ненавиделасвоего брата-короля, он всегда только обижал ее; поэтому надо было восстановитьпротив него и Генриха. Ведь ее тоже задевают те оскорбления, которые наносятсяее повелителю. Герцог Гиз позволял себе издеваться над ним, даже ее дорогойбратец д’Алансон участвовал в этих насмешках, и все это происходило у госпожиСов, а ведь когда-то Сов считалась ее подружкой. Марго видела перед собойлукавую усмешку коварной фрейлины, и тем труднее ей было повторить самойсказанные там слова, особенно — прямо в лицо своему повелителю.

Среди ее фрейлин была одна совсем юная, почти девочка, и глубоко ейпреданная, а именно Франсуаза, из дома Монморанси-Фоссе. Ее прозвали Фоссезой,

178