Молодые годы короля Генриха IV - Страница 203

203

Разгоряченный и озлобленный, бедный король все же мог без помех предаватьсясвоим мыслям. Гиз тайком оставил для него один незанятый выход, и король бежалс согласия своего врага, который наконец от него отделался и захватил власть встолице. Перед каретой короля шла его гвардия, он ехал шагом до своего новогоместопребывания, ни на миг не забывая о своем кузене Наварре. «О, если б явыслал ему навстречу Жуайеза и мое лучшее войско, но не для того, чтобы он егоразбил, нет, — чтобы они, объединившись, двинулись на Париж и освободилименя!»

Однако, поразмыслив, он признал, что это было бы невозможно. Егокатолическая армия не захотела бы подчиниться такому приказу. «С другойстороны, если бы кузен-протестант дошел до Парижа, мне пришлось быраспроститься с короной», — так сказал себе Валуа, хоть и не вполне уверенно.Он был слишком несчастлив, чтобы именно сейчас покончить со своим недоверием.Наоборот, он держался за него, только оно придавало ему сил. «Да и с жизнью мнебы пришлось расстаться», — настаивал он из упрямства.

Сам Генрих очень боялся яда, вот уже два месяца, с тех пор как умер егокузен Конде. Принца Конде отравили, и сделала это его собственная жена, какпредполагал Генрих. Он тут же решил, что на это способна и бедняжка Марго, ибо,попав во власть бессмысленной ненависти, она утратила всякое душевноеравновесие. Генрих, который любил поесть и прежде повсюду беззаботно заходил вгости к своим подданным, вдруг требует, чтобы ему готовили в запертой кухне,под особым наблюдением. Кузена Конде рвало всю ночь. На другое утро онзавтракает стоя, намеревается сыграть в шахматы, но опять начинается страшнаярвота, и он умирает; кожа тут же начинает чернеть. «Я оплакиваю в нем то, чемон мог быть для меня. А такого, какой он был, — мне его не жалко».

Двадцать четыре убийцы, одного за другим, подсылали в те времена к королюНаваррскому. Несчастный Валуа втайне все еще надеялся, что кузен придет к немуна помощь, другие же старались это предотвратить. Поговаривали, будто Генрихумер — такой слух пускают обычно те, кому это выгодно, — а иные могут дажесообщить подробности. Герцог Гиз сейчас же поспешил осведомиться у короляФранции, правда ли это. Но король выразил лишь надежду, что его кузен Наварражив; после смерти Конде он отправил к нему своих посланцев и прежде всегогосподина де Монморанси. Это была действительно его последняя попытка побудитьединственного оставшегося в живых вождя протестантов перейти в католицизм. Ведьпосле этого Генрих становится бесспорным наследником престола. Никто не верил,что его протестанты могли от него отпасть, с тех пор как погиб его соперник,притязающий стать их главой. И все-таки, Генрих знает этих людей. И знаеттакже, что должен ходить прямыми путями, ибо окольные могут быть приняты заслабость. Его внутренняя стойкость не допустит измены и отвергнетпреждевременный соблазн. И лишь в будущем, когда Генрих уже завоюет и объединиткоролевство после всех еще предстоящих трудов и тягот, когда он, уже седой,будет обладать испытанной силой и властью — и делать это ради них уже будетне нужно, — только тогда он по доброй воле пойдет к обедне. Но не раньше. Ачтобы его только терпели — ни за что!

И все же храбрец Генрих боялся яда и ножа, ибо от них не защитишься, какзащищается солдат и как защищается совесть. «Нож еще страшнее яда: он угрожаетне только во время еды. Когда я нахожусь среди людей, в любую минуту у меня поспине может пробежать холодок: ведь я и не увижу, как кто-то позади менявыхватит нож из рукава. Короткий нож очень легко припрятать, особенно в широкомрукаве монаха. Однажды ко мне явился знатный дворянин, он не знал французскогоязыка и латыни не знал; его прошение было написано на пергаменте, он извлексвиток из футляра, и кинжал сам собой скользнул ему в руку. Мне пришлосьмгновенно схватить его за руку и вывернуть кисть! А капитана Сакремора,наоборот, поймали мои люди. Улики налицо, все совпадает, его подослали ко мне.Иначе я бы никогда не поверил, что на это способен столь храбрый офицер. Убийцы— трусы, а мне приходится их постоянно бояться! Я хочу в конце концов выпить содним из них вина, приглядеться к его ладу и повадкам».

Это было в неракском замке. Вечером он выслал всех из комнаты, приказалввести пленника, снять с него кандалы и остался с глазу на глаз со своимубийцей; их разделял только стол.

— Капитан Сакремор, мне хочется услышать от вас, как убивают. Каково бытьубитым — это мне, может быть, тоже придется испытать, но не вы меня убьете.Расскажите мне об убийстве из-за угла, смело и честно, как солдат. Ну?

У офицера были злые глаза, а так — красавец. Но то была красота опустошенногочеловека, выродка. Сидел, вежливо наклонив голову, чистокровный дворянин родомиз Италии, язвительная ирония в его чертах уже говорила за себя. Он не ответил.Генрих подвинул к нему стакан с вином; пленник чопорно поблагодарил и выпил додна. — А ведь вас, может быть, отравили, капитан Сакремор.

Капитан вежливо высказал свое удивление:

— Сир! У вас же есть столько других способов убить меня!

— И какой, по-вашему, я выберу?

— Достойнейший, сир, — поединок, — сказал убийца, прикрыв свою хитростьлегкомыслием.

— Господин Шарль де Бираг, я не шучу. Вы прибыли в нашу страну с прежнимканцлером, который заточал в тюрьмы наших поместных дворян и там душил их,чтобы старая королева могла унаследовать их достояние. Вам обещано, если выменя убьете, куча золотых пистолей испанской чеканки. Благодаря вашим успехамна поле боя вам дали имя «Сакремор», но выпо природе все-таки Бираг.

203