Молодые годы короля Генриха IV - Страница 204

204

— Сир, вам угодно меня позорить, я же, наоборот, предлагаю вам честносразиться. Как ваш убийца, я стал вам равен, поэтому вы здесь и сидите со мноютак поздно, в мертвой тишине ночи.

— Знаю, — отозвался Генрих. — В этот час вы мне равны. Скажите, что бы высделали, если бы ваша затея вам удалась?

— Я бы остался служить у короля Франции — он же и направил меня сюда.

— Вы лжете и лгали бы, даже если бы золото, которым набиты ваши карманы, небыло испанским.

— Согласен, — кивнул Бираг. — Но в этом королевстве я действительно быостался, ибо самое слабое государство для меня самое лучшее. Обитатели страны,где я живу, должны враждовать со всем светом и с самими собой — тогда они мнепоистине соотечественники и служат моему делу. Я знаю, сир, что если выостанетесь живы, то все это измените: вот почему я покушался вас убить и пошелбы на это даже без всяких денег.

Тут Генрих увидел, что в мерзости человек может идти прямым путем и бытьстойким. Никогда бы он этого не подумал. — Сакремор, вы достойны вашего боевогопрозвища или почти достойны. — С этими словами он выложил свой кинжал насередину стола. — Ну, кто первый, Сакремор!

Едва он произнес эти слова, как рука убийцы рванулась к кинжалу, нонатолкнулась на руку Генриха. Враги тотчас отняли руки и опустили их под стол.Лишь взоров они не отводили, вливаясь друг в друга глазами, готовые к прыжку,подстерегая, содрогаясь от особого наслаждения этой схватки. Тем временемГенрих придумал, чем ошеломить врага.

— Сакремор, не ждите больше денег из Испании. Я дал туда знать, что вы ихпредали и теперь работаете на меня.

Услышав это, убийца оскалил зубы, в своей ненависти он уже перестал бытькрасавцем. Его пылающая злобой рожа вызывала невольный ужас, может быть,поэтому ему и дали такое имя; тут он улучшил минуту и схватил кинжал. Генрихуоставалось только опрокинуть стол, что он и сделал. Стол был тяжелый; чтобы небыть придавленным, убийце пришлось пустить в ход обе руки, и он выронил кинжал.Поднявшись, он бросился к двери, выскочил в открытую галерею и припустился поней, легкий, точно девчонка.

— Сакремор! Останьтесь. У меня вы заработаете много денег.

Пиф-паф, — кто-то скатился с лестницы. Оказывается, выстрелил часовой водворе. И нет больше Сакремора.

«А жаль! Смелый малый, и у меня он опять стал бы честным. Погибнутьслучайно, и после такой ночи!» Генрих совсем позабыл, что он сам выдержал этуночь и это испытание. Не нужно дрожать даже перед убийцей.

Зов

Валуа тоже отбивался от убийц своего королевства и своих собственных; сиделс ними вместе за столом и жил под вечной угрозой. В те дни он созвал в БлуаГенеральные штаты. Король искал там убежища; и сейчас же за ним отправился Гиз,да и вожаки Лиги преследовали его по пятам, все шестнадцать; каждый ведал однимкварталом в Париже. Кроме того, туда переправили всякий сброд из столицы: ондолжен явиться угрозой для благоразумных представителей провинций, на которыхрассчитывал Валуа. Нет, разум здесь не в чести, его стараются отогнатьподальше. Короля осаждает шайка флагелантов он вынужден принять их приветливо, он ведь сам когда-тоучаствовал в их представлениях, так как очень любил всякие переодевания. Братего покойного любимчика Жуайеза изображает распятого Иисуса; чудовищноискаженные персонажи мистерий врываются в убежище несчастного короля, у Христатечет из ран настоящая кровь, римские солдаты громыхают ржавым оружием, онивдруг бросаются в середину взволнованной толпы. Жен-мироносиц изображаюткапуцины, тем громче они завывают, стонут и кидаются наземь. И вот под ударамибичей падает и сын человеческий. Подними же его, Валуа! А если не поднимешь, тоизменишь религии. Уж где-где, а в этой давке мы до тебя доберемся, достаточноодного ножа. На самом деле им было страшно самих себя и своего порочногоопьянения.

Разве мог всему этому сочувствовать какой-нибудь ученый юрист, заседавший вкоролевском парламенте? А между тем этих господ тоже заставили принять участиев бесчинстве! Ученость нелегко забыть, и ясный разум не затмится по приказу.Но затмение происходит легче у того, кто вовлечен в движение масс: он уходит вбезрассудства с головой, и если обычно размышлял слишком усердно, то,захваченный массовым гипнозом и чувством национальной общности, он вдругначинает «реветь белугой». Председатель Нейи немало в этом преуспел: емуудалось тронуть даже тирана Валуа; а как раз против него-то ему и поручиливосстановить своими слезами обиженный народ, в то время как некий проповедникБуше должен был добиться того же яростным кипением своего гнева. Каждыйдействовал на свой лад, и герцог Гиз пожимал немало замаранных рук, хотя этобыло ему весьма противно.

Герцогу Гизу все становилось противным: его роль народного героя, его пылкаядружба с Испанией, его отношения с людьми. Окруженный испанскими головорезами,которые следили за каждым его шагом, он был принужден бесстыдно предаватьсобственного государя всемогущему послу дона Филиппа. Ему приходилось говорить:— Мы надеемся, что ваш повелитель-король окажет нам помощь, если наш государьвздумает опереться на гугенотов. — Гиз сам предпочел бы сделаться гугенотом,лишь бы не повторять то и дело подобные заявления.

Его тщеславие, его жажда поклонения, которым его незаслуженно окружали, —все это были только слабости, и они-то и толкнули его на ошибочный жизненныйпуть. Гиз не мог этого не понимать, его род был достаточно умен. Только самыеничтожные люди способны возомнить себя великими, если какое-либо движениеизолгавшегося и обезумевшего сброда вдруг вознесет их на вершины, где им совсем

204