— Мадам, вы слишком высокого мнения обо мне. Может быть, я, как вы перед темвыразились, только гроб повапленный. Однако мой брат — король Франции. Мой отецтоже был королем, оба католики, в этой вере я выросла. Изменить тут мы ничего свами не можем, даже если бы я и хотела. Все мои предки-короли были католиками,и я не вижу, как бы я могла посещать ваши проповеди, но это еще не значит, чтоваш сын обязан ходить к обедне: я буду терпимой.
— Итак, ты хочешь остаться с ним при этом развратном дворе? — Голос Жаннызазвучал холодно, трезво, сейчас она сказала «ты» только из пренебрежения. Всеже она подавила закипевшую в ней ненависть во имя своих высоких и неизреченныхцелей. Кто, в конце концов, эта девушка, от которой так навязчиво пахнетмускусом? И разве ее злая воля может что-нибудь задержать или изменить?
— О! — слегка вздохнула Марго и снисходительно, даже с жалостью к этойнесчастной женщине сказала: — Ваш сын, конечно, скоро научится придворнымманерам. Я готова его защищать. Правда, сделаться протестанткой я не могу, но счестным, искренним протестантом мы поладим — я это чувствую. — Она продолжаласвои рассуждения, ибо принцесса Валуа умела быть красноречивой. Однако каждоеее слово было не к месту и только озлобляло мать Генриха; но этого принцессазнать не могла. Напротив, увлекшись, Марго даже приплела сюда сестричку своегожениха, незаметную девочку, о которой никогда раньше и не вспоминала. Правда,она назвала ее имя еще и потому, что дверь в соседнюю комнату или, вернее,висевший на двери ковер чуть шевельнулся. Тогда Марго сказала более громко:
— Если б даже я не видела в вашем сыне, мадам, своего друга и господина, товаша прелестная дочь завоевала бы для него мое сердце. У нас тут таких девушекне встретишь, я впервые вижу подобное создание, и, простите за ученоесравнение, нежный облик вашей Екатерины напоминает мне одну из царственныхпастушек древности.
Вслед за этими словами действительно вошла Екатерина. Ее мать Жанна, необратившая внимания ни на флорентийский ковер, ни на его движение, испугалась,на миг она была готова даже поверить в сверхъестественные способности своейбудущей невестки, тем более что Екатерина была босая и распущенные волосыпадали волной на ее белое ночное платье. А упомянутые принцессой пастушкитолько и могли быть такими же белокурыми и с такими же невинными личиками. Чтоже касается Марго, то она разыграла изумление, однако не нарушая ни вкуса, нимеры. Она просто встала и приоткрыла объятия, протягивая руки навстречу милойдевочке.
А королева Жанна почуяла «гроб повапленный» и возмущенно отвела глаза — ведьона чуть было не поверила, что перед нею действительно призрак. Ее дочь темвременем доверительно и простодушно рассказывала этой восхитительной Марго:
— Я немного кашляю, и мне сегодня велели полежать и пить молоко ослицы. Еслибы вы видели, мадам, моего молочного братца, ослика, ах, какая прелесть!
— А как ты мила, моя детка! — воскликнула мадам, обняла ее и наговорилапропасть ни к чему не обязывающих, ласковых слов. Может быть, Екатерине они ибыли приятны, что до Жанны, то она уже не слушала, она внимательно разглядывалаэту чужую бездушную комнату. Везде у них одно и то же! Та же богатая роспись настенах, те же резные лари, низкие, тяжелые потолки, кровати с занавесками ибалдахином, окна в глубоких нишах; всюду словно притаился какой-то загадочныйполумрак, везде какие-то западни и закоулки; в самой этой роскоши и пышности,если к ним присмотреться, чудится что-то недоброе; таковы же здесь и люди! Да,и люди — Жанна это ощутила и, сама не зная почему, содрогнулась.
Принцесса Марго знала больше, чем Жанна. О многом она догадывалась,подслушивая разговоры, которые велись придворными, а когда шептались еецарственный брат и их мать, она невольно следила за выражением их лиц. И вотсейчас, держа в своих объятиях невинную девочку Екатерину, Марго почувствовала,как в душе у нее шевельнулось что-то ей до сих пор неведомое — может быть,совесть. А может быть, это были та гордость и то чувство собственногодостоинства, для которых всякое коварство презренно. Екатерина же выводиласвоим дрожащим, звенящим голоском: — Вы так прекрасны, мадам, вот если бысегодня вас видел мой брат! Будьте к нему благосклонны!
— Да, да, — ответила Марго, но про себя добавила, негодуя все сильнее:«Нельзя так! Я должна им открыть всю правду».
— Где же ваша собачка, мадам? Я никогда не видела такой прелестнойсобачки!
— Она ваша, я дарю ее вам. — Марго выпустила девочку. «Я должна ихпредостеречь!» — Мне хотелось бы дать вам один совет. — Марго наклонилась кЖанне, настойчиво посмотрела ей в глаза. Впервые почувствовала она, как ейизменяют выдержка и находчивость, — уж слишком необычным было ее намерение.Марго не знала, как начать, она с трудом переводила дыхание, даже нос ее сталкак будто длиннее. — Но никто не должен знать, что это я вам сказала.
«Да, это зловещая роскошь, под нею что-то притаилось», — подумала Жанна. Иона ответила: — Я же знаю, что со мной хитрят и хотят меня обмануть.
— Это бы еще ничего! Уезжайте отсюда, мадам, и как можно скорее! —выкрикнула, вернее, взвизгнула, Марго, — в ней говорило уже не величие души,как ей того хотелось, а лишь охвативший ее внезапный и нестерпимый ужас. Ивдруг беззвучно добавила: — Нас, наверное, никто не слышит? Ну, так берите вашупрелестную девочку и бегите с нею на юг, может быть, еще не поздно! Если выхотите чего-нибудь добиться, то вам нельзя быть здесь, а, уж вашему сыну — иподавно!
Однако в эту, быть может, честнейшую минуту своей жизни Марго встретила со