Таково было мнение принцессы Валуа. И она тоже хотела предостеречь Генриха.«А если бы я знал это раньше? Выхватил бы я кинжал прежде Гиза?» — Нет, — вслухответил Генрих самому себе. Слуга удивленно посмотрел на него.
И вот ей приснился сон.
В этом сне Марго была самой госпожой Венерой и в виде мраморной статуиохраняла вход в лабиринт из высоких кустарников, прохладная тень которых падалана ее белую спину: она явственно это ощущала, ибо мрамор был наделенчувствительностью и в нем обитало сознание. Она знала, что позади нее, справа ислева от беседки, стоят два воина, готовые убить друг друга из-за ееблагосклонности; но ни один из них не приподнял хотя бы на дюйм свой обнаженныймеч, так как оба, подобно ей, были статуями, замкнуты в каменную оболочку иприкованы к пьедесталу. Между тем достаточно было ее мысли, и тот, кого бы онаотвергла, упал бы и разбился.
Она созерцала своими пустыми глазами пейзаж, где все: серебрящаяся река,блистающие берега, дворцы и другие статуи — смотрело только на нее, госпожуВенеру. Повсюду вместо людей стояли статуи, и они говорили, не издавая ниединого звука. То, что будет, от тебя зависит. Решайся, пока не наступила ночь.Еще озаряет тебя с высоты божественное солнце, разогревая твои гладкие бедра, ипроникает в тебя так, что в тебе даже начинает биться сердце. Вместе суходящим, остывающим днем утратишь и ты свое тепло, свою жизнь. Мрак пробудитчерные силы, и свершится это чудовищное злодеяние, которого ты не хотела. Тыбыла лишь суетна, госпожа Венера, — не тепла, не холодна и не решительна, — иботвои чувства вялы и сознание слабо. — Решайся! Решайся! — воскликнули вдругвсе статуи, но уже не беззвучно, а словно чирикая, и довольно пронзительночирикая, как те птички «с островов».
Вдруг все стихло, и наступила некая пустота — и в созданиях и в сознании.Вселенная как бы запнулась, и в тишине этой всеобщей и грозной запинкипрозвучал неслыханный дотоле голос, мощный, но глохнущий в необъятных даляхпространства. Марго, пришлось собрать во сне все свои силы и думать четче, чемона когда-либо думала, бодрствуя. Тогда она, наконец, узнала лик событий: передней была лоджия, расположенная в середине большого дворца, и там стоял бог.Он ждал. Вначале он не говорил, ибо предоставил ей возможность опомниться,чтобы она не умерла, узрев его. Он имел образ статуи, одежда на нем лежаларовными древними складками, дул сильный ветер, но он не шевелил их.
Лоджия тянулась вдоль фасада Лувра, хотя в действительности никакой лоджиитам не было. Вместе с тем знакомое здание заслонялось прообразом дворца,который мы всю жизнь таинственно несем в себе; вспоминаем о нем, как о чем-товиденном нами в нашем самом первом, самом прекрасном путешествии, и чегоникогда не увидим своими глазами; да его и не найдешь нигде. Здесь же онвозник, блистая непреходящим великолепием и творениями великих мастеров, иназывался Синай. Таково было его имя. А посредине каменной глыбой дыбится бог,он не выше среднего роста — но вот он поднимает веки — душа моя блаженнотрепещет, и мне хочется воскликнуть: «Да, господи!», — хотя я еще не слышала,в чем его воля. Но эту волю я знаю, и она говорит мне: не убий. Шевельнуласьего короткая, курчавая, черная, как смоль, борода. К его губам приливает кровь,они становятся темно-алыми, и он окликает меня. «Принцесса Валуа!» — зоветгосподь. Я вздрагиваю, я не в силах отвечать от страха, ибо позволила себеувидеть во сне, будто я госпожа Венера. То было лишь наваждение. И только вотэто — действительность, только это — святая правда. «Мадам Маргарита», — зоветгосподь. — Да, господи!
Так она отозвалась. Правда, это не был ее обычный, низкий и звучный голос:он перешел к богу, и это он говорил ее собственным голосом, но гораздо болеемощным. Она же только лепетала перед богом. Но бог услышал ее и принял ееответ. И чтобы она хорошенько его поняла, он сказал это по-гречески. Онпо-гречески сказал ей:
— Не убий!
И она сейчас же проснулась, сейчас же оделась и поспешила к матери.Королева. Наваррская прихватила с собою стражу, чтобы, если понадобится,ворваться силой. Однако Марго впустили беспрепятственно, и она тут же поняла,почему: у мадам Екатерины находился Карл Девятый, и он был взбешен. Он бранилсяи клялся, что король здесь он и он будет повелевать, а не заговорщики, которыесходятся в тайных подземельях.
Его рев раздражал мадам Екатерину, которой необходимо было кое-что обдумать.Кроме того, она не чувствовала себя в безопасности; Марго больше чем кто-либомогла это прочесть по ее лицу, неподвижному, как маска. Мать приветливовстретила свою дорогую девочку и указала ей на ее излюбленную скамейку. Какойбы там Марго ни была, но она оставалась прежде всего маменькиной дочкой ибольше всего на свете любила посиживать на этой скамеечке, возле старухинойюбки, запустив в волосы обе руки и читая огромные, переплетенные в кожуфолианты. Обычно она наваливала их себе на колени по нескольку штук зараз. Онаи сейчас взяла по привычке книги со стола, принялась даже перелистывать их, новзор ее блуждал, она поглядывала то на брата, то на мать.
Карл Девятый был поражен, что его бессвязная брань и крики почему-то непроизводят решительно никакого впечатления на старуху и она лишь молчанаблюдает за ним. Тогда он решил показать себя еще более твердым и грозным. Онвытянул шею, его рыжеватые усы опустились, и он устрашающе потряс руками — дажене руками, а кулаками, он стиснул кулаки. При этом он исподтишка следил за